пацаны, пуча глаза, считая, что от этого они выглядят более убедительно.

— Ребятишки, я вас уговаривать не собираюсь. Я знаю, куда вы дели машину, через час она будет у меня. Утром прибежит хозяин машины, писать заявление на угон. Вам сколько лет — четырнадцать есть уже?

— Мне тринадцать. — пискнул один.

— Понятно. То есть остальным четырнадцать, я не ошибаюсь? Ну что, будем разговаривать?

Я не сомневался, что конструктивного разговора не будет — дети не способны быстро просчитывать варианты.

— Забирай. — я подтолкнул, испуганно косящихся на улыбающегося Демона, пацанов к помощнику дежурного.

— Их родителям передать? — с еле теплящейся надеждой, спросил помощник.

— Нет. Они машину угнали. Откуда — еще не знаю, наверное, утром выясним.

Сержанта перекосило — в камеру садить малолеток нельзя, а всю ночь следить за тремя «гаврошами», чтобы они не сбежали или не напакостили — испытание для самых стойких.

— Ты, кстати, можешь вооружиться. — я ткнул Руслана в плечо: — Сейчас поедем с серьезными ребятами разговаривать, там по-всякому может обернуться.

— Николаич, а вообще, что происходит? — напарник решил все-таки выяснить сложившуюся диспозицию.

— Когда я последний раз оставался в вечернюю смену, доставили пацана за кражу в магазине, он в хлебном утащил два коржика. Я с пацаном пообщался, покормил. Вот он мне, за два беляша и бутылку лимонада, рассказал, что малолетки, которые любят на чужих машинах ночью покататься, могут угнанную машину отогнать в одно укромное место на берегу Реки. Если смог доехать до берега, тебе дают триста рублей, и ты уходишь с денежками, полученными за чужую машину, до следующего раза, пока снова не сможешь угнать еще одну машину. А дальше все просто. Там дорога к берегу одна. Мы просто встали на перекрестке и дождались, пока кто-то не проехал по этой дороге. А теперь едем туда, где за угнанную тачку дают денежки. А теперь пристегнись.

Машину мы оставили там же, где оставляли ее полтора часа назад, после чего осторожно, все трое, двинулись в сторону недалекого берега.

Дорогу к берегу перегородила ржавая ограда и металлические ворота, перекрученные крупной цепью. За забором, на огороженной территории, раскинувшейся метров пятьдесят на сто, в беспорядке были разбросаны некрашеные металлические гаражи, боксы и какие-то закутки. У ворот высился дом с облупившейся штукатуркой на грязно-розовых стенах. Ободранная табличка, читаемая с трудом, сообщала, что это территория «Лодочной базы областного совета профсоюза работников химической промышленности.»

Я подергал крупный висячий замок на цепи, но он был замкнут. Демон легко нырнул под воротами, а мы перемахнули через невысокий забор и присели возле него.

Дом был темен и тих, как и черные металлические боксы, особенно темные на фоне светлеющего, предутреннего, неба. На берегу, на единственном бетонном столбе, висела небольшая электрическая лампочка, в кругу света вокруг лампы, метались бестолковые насекомые.

— Там что-то шумит — Руслан ткнул в один из боксов и мы, держась поближе к стенкам, пригнувшись, пошли на источник шума.

В единственный кирпичный гараж на территории тянулся черный кабель, через щель в плотно прикрытых металлических воротах, падал яркий узкий лучик электрического света. Внутри размеренно гудел какой-то электродвигатель и тихо разговаривали несколько человек. Я встал боком и дал напарнику знак.

Руслан рывком распахнул створки ворот и шагнул вперед.

— Стоять на месте! Милиция… — голос напарника оборвался негромким шипением, мой напарник схватился за лицо и, с громким воплем, покатился по траве.

Из распахнутых ворот гаража побежали люди в рабочих комбинезонах и, в защитного цвета респираторах на лицах. Ближайшему я успел поставить подножку и он, вскрикнув, упал мне под ноги, попытался вскочить, но его руки подломились, и он вновь рухнул вниз — я оседлал его сверху.

Две фигуры, отчаянно размахивая руками, бежали в сторону реки — до границы тьмы и света им оставалось всего несколько шагов, когда я выстрелил куда-то вверх. Левый беглец упал на колени и сжавшись, закричал, прикрыв голову руками:

— Все! Все! Не стреляйте!

— Демон! Фас!

Черный пес помчался вслед за исчезнувшим в темноте человеком.

— Ты как?

— Хреново, но хоть в глаза не попало! — изляпанный в черной краске Руслан, стоя на коленях, пытался оттереть руки, вырванным с корнем, клочком травы.

— Что случилось? — задал я банальный вопрос.

— Я открыл ворота, а вот этот — Руслан подошел к лежащему на земле мужику и пнул его по бедру: — машину из краскопульта красит. Он повернулся и мне в лицо краской брызнул. А дальше я уже не видел, что было.

— Понятно, посмотри за этими. — я прицепил руку одного задержанного к лодыжке второго: — Я пойду, собаку поищу.

Возле забора, обрывающегося у песчаного пляжа, я нашел лежащего лицом вниз, мужчину в измазанном пятнами краски комбинезоне. В метре от мужчины лежал, внимательно наблюдая за телом, Демон.

— Вставай! — я легонько пнул по каблуку кирзового сапога.

— Не могу. Мне собака всю ногу изгрызла.

Я достал фонарь и посветил на голенища кирзовых сапог.

— Сапоги целые, так что вставай, не ной. Если не встанешь, он тебя повыше цапнет.

Мужчина, издавая громкие стоны, стал медленно подниматься.

— Вы вообще кто?

— Ты еще не догадался?

— Менты что ли?

— Давай, шевелись.

— Подожди, давай договоримся.

— О чем, дурачок? У вас угнанная тачка на покраске стоит и вторая, с еще теплым движком, вон, из-за того бокса выглядывает.

— На крашеную у нас документы есть!

— Что, номера успели новые вварить. Не волнуйся, экспертиза покажет, что номера не родные. И кстати, на движке номер тоже поменяли? Что нахмурился? Не успели?

— Командир, давай договоримся.

— О чем?

— Мне нельзя в тюрьму.

— Что так?

— Я условно-досрочно вышел.

— Сколько не досидел?

— Три года.

— Ну и что. Получишь еще за кражи три-четыре года, да плюс, за не отсиженное, плюсом три года, итого семь лет. Отсидишь, ты еще молодой.

— Командир! — задержанный резко затормозил: — Скажи, что надо, и я все сделаю. Мне нельзя в тюрьму.

— Я не знаю, кто ты такой есть и о чем с тобой разговаривать.

— Я Степан, Степанов Владимир. Там мои братья — родной Игорь и двоюродный Кузнецов Илья. Я месяц назад по УДО вышел. Братаны не судимые. Эта территория базы, где мой дядька заведует и сторожем числится. База профсоюзу совсем не нужна, денег у них нет. В ангарах лодки старые стоят и вон, в том сарае, моторы нерабочие и весла хранятся. Народ здесь года три уже не появляется. Мы дядьке предложили за него подежурить, ну и машины, сказали, будем чинить. Он ничего не знает, просто зарплату получает и все, здесь не бывает. Командир, давай

что-нибудь порешаем. Ну тебе что, за нас медаль дадут, что ли?

— Медаль не дадут, но премию — точно получу.

— Ну, давай я тебе сам денег дам. Скажи, сколько надо?

— Прежде чем с тобой дальше говорить, давай решим вопрос о компенсации…

— Компенсации чего?

— Видишь, мой коллега, как-то странно одет. Половинка брюк серая, а вторая штанина черная, рубаха с каким- то пятном неопрятным.

— И что?

— Ну, вы же человека краской облили из краскопульта, теперь надо человека переодеть. Он же не может, по дури вашего художника, таким неопрятным чмошником ходить?

— Триста рублей хватит?

— Слушай, Степан… ты же Степан? Так вот, Володя, ты меня оскорбляешь просто таким предложением. Давай вместе посчитаем. Хорошие джинсы стоят долларов пятьдесят, рубаха, туфли, которые тоже краской обрызгали, уверен, еще столько же. Итого сто баксов. Согласен?

— Командир, я где доллары возьму⁈ — Степан экспрессивно взмахнул рукой, на что Демон зарычал и подался вперед.

— Давай рублями, по курсу. Я на прошлой неделе по тридцать рублей доллары брал. Итого, три тысячи деревянных. По-моему, хороший курс.

— Я сейчас принесу деньги.

— Нет, Степан, мы вместе принесем.

В очередном металлическом ангаре, пошарив рукой в обрезке трубы, Степан вытащил металлическую коробку из-под чая, в которой лежали, перевязанные черными резинками пачки купюр.

— Ну вот. — засунув деньги в карман, я улыбнулся: — Теперь можно говорить о дальнейшем сотрудничестве. Что ты предлагаешь?

— Так давай, краями разойдемся. Вы нас не видели, мы вас не видели. Вот, возьми все деньги. Тут еще две с половиной тысячи. Вы все деньги забираете и…- Степан прижал руки к сердцу так трагично, что я чуть не расплакался.

— Мы все деньги забираем и так. И краями мы не расходимся. — я смог преодолеть свою минутную слабость: — Мое предложение к тебе такое — ты уходишь, и я забываю о тебе. Твои братья, как ранее не судимые, берут все на себя, рассказывают о всех тачках, что вы здесь разобрали,